В № 29 журнала "Столица" за 1992 год была опубликована моя статья «БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО» - о поэте Евгении Евтушенко. Она имела большой резонанс и поссорила меня не только с поэтом, но практически с целым поколением литераторов. На днях я попробую разыскать несколько наиболее резких откликов и, если найду, вывешу здесь. По тем временам считалось, что я нанес Евгению Александровичу страшное оскорбление. В наши дни, когда в литературе не осталось неприкасаемых, она производит совсем иное впечатление.
БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО
Шестидесятники начали отмечать свои шестидесятилетия. В июне – Рождественский, в августе – Василий Аксенов. Между ними, как между полюсами, - Евгений Евтушенко, чье шестидесятилетие 18 июля.
Пожилые «звездные мальчики» празднуют юбилеи на этот раз сдержанно. Во-первых, накативший седьмой десяток – не повод радоваться для тех, кто всю жизнь эксплуатировал свою молодость и спекулировал на ней. Евтушенко неустанно подчеркивал в стихах, что он не просто поэт, а поэт «молодой и отчаянный», «молодой да ранний», «возмутительно нелогичный, непростительно молодой», «прямой, непримиримый, что означает молодой». Но уже в двадцать пять он начинает бить тревогу: «…немолодость упрямо наступает». В двадцать шесть: «…быть молодыми мы перестаем…» Страшно.
Вторая причина, по которой юбилей явно не афишируется: вдруг образовавшийся вакуум общественного внимания, что для пожилых мальчиков не меньший удар, чем обнаружившаяся необходимость заказать вставную челюсть. Еще Твардовский заметил по поводу молодого Евтушенко: «Прожекторный луч убегает от него, а он за ним гонится, чтобы снова под него попасть». На этот раз прожекторный луч окончательно убежал. До юбилеев ли?
Впрочем, Евгений Евтушенко имеет возможность отложить свой шестидесятилетний юбилей еще на год. Как с удивлением отметил в своей книжке о нем нынешний министр культуры Евгений Сидоров: «…сам поэт отмечал свое сорокалетие в июле семьдесят второго, а пятидесятилетие в июле восемьдесят третьего».
Мама Евгения Александровича, Зинаида Ермолаевна, и по сей день продающая газеты в киоске у Рижского вокзала, объяснила мне этот парадокс. Просто в войну мальчик Женя менял фамилию: подозрительную (и неблагозвучную) – Гангнус – на нейтральную – Евтушенко. Во время переписывания документов случайно изменили и год рождения. Вот почему в большинстве энциклопедий и справочников стоит: 1933. Конечно, при желании можно было исправить дату и в паспорте, и в справочниках. И если Евтушенко этого не сделал, значит для чего-то это было ему нужно.
Я вспоминаю казус, происшедший с одной немолодой писательницей. Когда в издательстве «Московский рабочий» готовился справочник столичных писателей, она какими-то правдами и неправдами сумела раздобыть верстку и изменить в ней дату своего рождения. Второпях она не заметила, что в биографической справке есть и другие даты. Когда справочник вышел, изумленные читатели обнаружили, что эта писательница – вундеркинд: она окончила Московский университет в возрасте 11 лет.
У всех есть свои маленькие слабости. Притчей во языцех стала нескромность Евтушенко, «ячество», его манера ярко и безвкусно одеваться, вести барский образ жизни… Когда Ахматова увидела юного Евтушенко в рубашке, из кармана которой торчала целая дюжина ярких, разноцветных авторучек, она поинтересовалась у него: «А зубная щетка у вас там тоже есть?»
Но не будем об этом. Он сам встал в центре прожекторного круга, никто его не вылавливал из темноты. Он знал, на что идет. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно на нем скрещивались взгляды. Его оценивали, рассматривали, о нем судачили. Он был центр внимания, он был пуп земли. Никогда не было у нас поэта более знаменитого, известного всем и вся – от мала до велика. Для большинства населения нашей бедной страны Евтушенко был не столько символом времени (как он сам считает), сколько символом поэзии как таковой. «Назовите известного вам поэта». – «Евтушенко». До сих пор это наиболее вероятный ответ. Ну, может быть, столь же часто назовут Пушкина. Хотя навряд ли.
Помню, осенью 1984 года мы гуляли по Переделкину. Накрапывал дождик. Настроение у поэта было неважное. В тот день на объединенном пленуме творческих союзов выступил К.У.Черненко – отмечалось 50-летие Союза писателей. Затем держалречь первый секретарь СП СССР Георгий Марков. В своем докладе он сказал, в частности, о достижениях современной советской поэзии, назвал имена поэтов. И вот что я слышал от Евгения Александровича: «То, что на первом месте Егор Исаев, я еще могу понять. Все-таки это единственный среди живущих поэтов лауреат Ленинской премии. Но почему дальше: Игорь Шкляревский, Евгений Евтушенко? Почему не наоборот?»
Проходили мимо высокого забора дачи Рождественского: «А вот здесь сегодня зеркала завешаны черным». – «Почему, Евгений Александрович?» - «Его же не упомянули».
Конечно, это была шутка. Но я от нее, помню, поежился. ( Read more... )
БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО
Шестидесятники начали отмечать свои шестидесятилетия. В июне – Рождественский, в августе – Василий Аксенов. Между ними, как между полюсами, - Евгений Евтушенко, чье шестидесятилетие 18 июля.
Пожилые «звездные мальчики» празднуют юбилеи на этот раз сдержанно. Во-первых, накативший седьмой десяток – не повод радоваться для тех, кто всю жизнь эксплуатировал свою молодость и спекулировал на ней. Евтушенко неустанно подчеркивал в стихах, что он не просто поэт, а поэт «молодой и отчаянный», «молодой да ранний», «возмутительно нелогичный, непростительно молодой», «прямой, непримиримый, что означает молодой». Но уже в двадцать пять он начинает бить тревогу: «…немолодость упрямо наступает». В двадцать шесть: «…быть молодыми мы перестаем…» Страшно.
Вторая причина, по которой юбилей явно не афишируется: вдруг образовавшийся вакуум общественного внимания, что для пожилых мальчиков не меньший удар, чем обнаружившаяся необходимость заказать вставную челюсть. Еще Твардовский заметил по поводу молодого Евтушенко: «Прожекторный луч убегает от него, а он за ним гонится, чтобы снова под него попасть». На этот раз прожекторный луч окончательно убежал. До юбилеев ли?
Впрочем, Евгений Евтушенко имеет возможность отложить свой шестидесятилетний юбилей еще на год. Как с удивлением отметил в своей книжке о нем нынешний министр культуры Евгений Сидоров: «…сам поэт отмечал свое сорокалетие в июле семьдесят второго, а пятидесятилетие в июле восемьдесят третьего».
Мама Евгения Александровича, Зинаида Ермолаевна, и по сей день продающая газеты в киоске у Рижского вокзала, объяснила мне этот парадокс. Просто в войну мальчик Женя менял фамилию: подозрительную (и неблагозвучную) – Гангнус – на нейтральную – Евтушенко. Во время переписывания документов случайно изменили и год рождения. Вот почему в большинстве энциклопедий и справочников стоит: 1933. Конечно, при желании можно было исправить дату и в паспорте, и в справочниках. И если Евтушенко этого не сделал, значит для чего-то это было ему нужно.
Я вспоминаю казус, происшедший с одной немолодой писательницей. Когда в издательстве «Московский рабочий» готовился справочник столичных писателей, она какими-то правдами и неправдами сумела раздобыть верстку и изменить в ней дату своего рождения. Второпях она не заметила, что в биографической справке есть и другие даты. Когда справочник вышел, изумленные читатели обнаружили, что эта писательница – вундеркинд: она окончила Московский университет в возрасте 11 лет.
У всех есть свои маленькие слабости. Притчей во языцех стала нескромность Евтушенко, «ячество», его манера ярко и безвкусно одеваться, вести барский образ жизни… Когда Ахматова увидела юного Евтушенко в рубашке, из кармана которой торчала целая дюжина ярких, разноцветных авторучек, она поинтересовалась у него: «А зубная щетка у вас там тоже есть?»
Но не будем об этом. Он сам встал в центре прожекторного круга, никто его не вылавливал из темноты. Он знал, на что идет. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно на нем скрещивались взгляды. Его оценивали, рассматривали, о нем судачили. Он был центр внимания, он был пуп земли. Никогда не было у нас поэта более знаменитого, известного всем и вся – от мала до велика. Для большинства населения нашей бедной страны Евтушенко был не столько символом времени (как он сам считает), сколько символом поэзии как таковой. «Назовите известного вам поэта». – «Евтушенко». До сих пор это наиболее вероятный ответ. Ну, может быть, столь же часто назовут Пушкина. Хотя навряд ли.
Помню, осенью 1984 года мы гуляли по Переделкину. Накрапывал дождик. Настроение у поэта было неважное. В тот день на объединенном пленуме творческих союзов выступил К.У.Черненко – отмечалось 50-летие Союза писателей. Затем держалречь первый секретарь СП СССР Георгий Марков. В своем докладе он сказал, в частности, о достижениях современной советской поэзии, назвал имена поэтов. И вот что я слышал от Евгения Александровича: «То, что на первом месте Егор Исаев, я еще могу понять. Все-таки это единственный среди живущих поэтов лауреат Ленинской премии. Но почему дальше: Игорь Шкляревский, Евгений Евтушенко? Почему не наоборот?»
Проходили мимо высокого забора дачи Рождественского: «А вот здесь сегодня зеркала завешаны черным». – «Почему, Евгений Александрович?» - «Его же не упомянули».
Конечно, это была шутка. Но я от нее, помню, поежился. ( Read more... )