После того, как "Русская жизнь" возродилась, Ольшанский и Тимофеевский стали настойчиво просить меня написать какие-нибудь новые мемуары о восьмидесятых годах. Время от времени я у себя в ЖЖ публиковал воспоминания на эту тему (например,
"Как меня выслали из Польши",
"Санька Жуков" или
"Воспоминания о журнале "Столица").
Короче, написал два больших куска - связанных с кинорежиссером Аскольдовым и редактором "АиФа" Старковым. Первый сегодня публикуется в "Русской жизни", а второй я завтра выложу здесь.
АскольдовВ 1975 году я поступал на журфак. Не добрал пол-балла, пал духом, родители мне пеняли: "Вот видишь, что мы тебе говорили, там одни блатные". В расстроенных чувствах я приехал забирать документы и вдруг вижу себя в списке принятых. Оказалось, что меня зачислили на международное отделение (о котором я и не мечтал, думая, что там уж точно все заранее расписано и роздано). Оказалось, что на отделение это брали только мужчин и только с московской пропиской, и нужных 33 человек не набралось: среди абитуриентов преобладали девушки, а ребята были в основном иногородние. Поэтому проходной балл сделали чуть-чуть ниже, чтобы добрать до нужного количества. Как говорится, повезло.
Перед началом занятий надо было распределиться по иностранным языкам. Набор языков каждый год был разный. В мой год это были французский, японский, арабский, шведский и итальянский. Французский отпадал - туда шли те, кто этот язык учил в школе. Конечно, если б я знал, что когда-нибудь поселюсь в Италии, я бы взял итальянский. Но я остановился на шведском. В школьные годы я был большим поклонником передач "Радио-Швеции" на русском языке, и, узнав, что попал в группу радио, подумал, вот было бы здорово учить шведский и потом работать на Иновещании и вещать в обратном направлении - на Швецию. Чтобы поехать работать в Швецию, я и не мечтал. Я вспомнил, что моя мама некогда изучала в МГИМО шведский и у нее остались даже старые учебники.
Мне повезло и тут: меня записали в шведскую группу. Как-то туда никто особо не рвался.
Мамины учебники не пригодились: нас стали учить языку по учебнику, изданному в Швеции. Первая фраза, которую предлагал выучить этот учебник, была не "Советский народ борется за мир" и не "Здравствуй, далекий шведский друг по переписке", а: "У меня есть стакан". Jag har ett glass. Как сейчас помню. Очень мило.
Дело шло быстро. Занятия были каждый день, очень интенсивные. Группа была маленькая, человек пять. Среди нас был белобрысый парень, его звали Андрей Баранов, он после журфака закончил лесную школу КГБ и под видом собкора "Комсомольской правды" был отправлен в Швецию. Когда в перестройку туда поехала группа молодых поэтов (моих друзей), они мне потом рассказывали, что этот самый Андрей Баранов с самого начала к ним приклеился и не отклеивался до конца, задавая много ненужных вопросов. Разоблачила его Белла Ахмадулина, которой как опытному товарищу в Союзе писателей доверили сопровождать молодых хулиганов. Я не раз убеждался, что Белла Ахатовна была хоть и не от мира сего, но в вопросах такого свойства зрила прямо в корень. В принципе этот Баранов - единственный известный мне человек, которому в дальнейшей карьере шведский язык, освоенный кровью и потом на журфаке, хоть как-то пригодился.
Потом, уже учась в Польше, я добровольно записался в шведскую группу на филфак (там в университете можно выбирать большинство предметов), преподавал у нас настоящий живой швед. За это меня, собственно, КГБ и отозвало перед Олимпиадой: за "контакты с иностранцами" (а как я мог три года прожить за границей, не контактируя с иностранцами?) и "был на грани вербовки шведской разведкой" (это потому что однажды пришел в гости к шведскому атташе по культуре).
Хотя нет, Баранов был не единственный, кому язык понадобился. Через месяц занятий, когда мы все уже изрядно продвинулись, вдруг в наш мужской коллектив добавляют - девушку! Не с международного, а с самого обычного газетного отделения. Немыслимо. Выяснилось, что ее зовут Марина Аскольдова. Я еще тогда подумал: кто, интересно, у нее родители, если они назвали ребенка Аскольдова Марина. Это же практически "Аскольдова могила".
Еще я подумал, что опоздавшей к началу занятий Марине ни за что не удастся нас догнать - мы двигались вперед семимильными шагами. Но она рыла предмет, как экскаватор, через месяц была в группе лучшей, а в конце учебного года позволяла себе поправлять нашу преподавательницу. Никогда в жизни я больше не видел такой способности к изучению языков. Нарушая хронологию, скажу, что в итоге Марина вышла замуж за шведа, родила трех девочек и преподает в Гетеборге - что бы вы думали? - шведский язык. Причем не иностранцам, а шведам.
С детства я уважал работоспособных людей. Мы подружились. Я был приглашен в дом. Меня, неизбалованного мальчика из Зеленограда, поразила их квартира на улице Гиляровского. Ухоженный подъезд с красивой люстрой и сохранившимися следами модерна, по две квартиры на этаже, пятиметровые потолки, дамы в шубах, ожидающие лифта... Это явно был номенклатурный дом. Мне в таких бывать не приходилось. Нынешним летом, когда родители Марины приезжали в Москву из Берлина, где сейчас живут, и я тоже по совпадению оказался в это время в Москве, я к ним туда заехал и подумал: надо же, какой убогий дом, какая неудобная для жизни квартира - какой-то узкий, длинный обрубок когда-то большого барского жилища. Представления о роскоши меняются с течением времени, это ясно.
Я бывал у них часто. Мне там нравилось. Очень умная мама, доктор наук. Папа тоже из ряда вон. Кто он, я не знал, а спрашивать было неудобно. Из него прямо сыпалась информация о шестидесятниках, о хрущевской оттепели, о писательской жизни - то есть все то, чем я тогда очень интересовался. Кроме того, много Александр Яковлевич рассказывал о Булгакове (как раз был опубликован "Мастер и Маргарита"), он был хорошо знаком с Еленой Сергеевной Булгаковой, помогал ей приводить в порядок архив писателя. Я сидел, открыв рот. Но однажды, когда Светлана Михайловна произнесла слово "Комиссар" - с каким-то таким особым выражением сказала и посмотрела на меня испытующе, я понял, что лучше сразу признаться, что я не знаю, что такое "Комиссар". "Как, - всплеснула руками Светлана Михайловна, - вы не знаете про фильм "Комиссар", который снял Александр Яковлевич?" Нет, говорю, не знаю. "И никогда не слышали?" Честно отвечаю: не слышал. Вот, думаю, сюрприз, он, оказывается, кинорежиссер.
И тут мне все рассказали. Оказывается, в 1967 году Александр Аскольдов снял по рассказу Василия Гроссмана фильм "Комиссар", и там у молодого режиссера снялись Нонна Мордюкова, Ролан Быков и Василий Шукшин, а музыку к картине вообще написал Шнитке. И вот эта выдающаяся картина была запрещена, а все копии ее уничтожены. А режиссеру на Мосфильме написали в трудовой книжке: "Уволен как профнепригодный". "И вы не сняли за это время ни одной картины?" - впечатленный рассказом, спросил я. "О КАМАЗе снимал документальное кино" - небрежно отмахнулся он.
Полностью в "Русской жизни"