Демократия в действии

Новости из Москвы, как всегда, изумляют.
Оказывается, со вчерашнего дня началось в здании ЦДХ публичное обсуждение проекта сноса ЦДХ и новой Третьяковки. "Общественности" предложено голосовать специальными бюллетенями.
Однако бюллетени в фойе выдают только по предъявлении паспорта с пропиской и только жителям района "Якиманка". Потому что, как полагают товарищи из мэрии, снос этого здания - мелкое дело, касающееся только окрестных жителей.
Все это затеяно для того, чтобы никто не обвинил Батурину, что она снесла Третьяковку и построила свой "Апельсин" вопреки мнению общественности.
Точно так же вместо того, чтобы просто назначить себе Думу, президентская администрация зачем-то провела год назад дорогостоящее мероприятие под названием "Выборы".

Дополнение к разговорнику

Если итальянец говорит: "Через пятнадцать минут" - следует понимать как "не раньше, чем через час". Если говорит: "Через час" - понимайте как "через три". Если говорит "Сегодня" - значит "Завтра". Если говорит "Завтра" - это означает "Через неделю". Самое страшное - услышать: "Потом", "Позже" и т.п. Это в устах итальянца означает "Никогда".

Рекомендация

Так называемый "Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина" сделал полезное дело - выпустил 30 с лишним интереснейших книг вот в этой серии: http://www.ozon.ru/context/detail/id/3714524/
Для тех, кто интересуется советской историей, - чтение, от которого невозможно оторваться. С хорошим справочным аппаратом и толковыми комментариями.

Арест Бабеля

Жена Бабеля Антонина Пирожкова вспоминает о его аресте:

"...Бабель уехал в Переделкино; прощаясь он сказал весело: Теперь не скоро вернусь в этот дом.
Он попросил меня 15 мая привезти к нему Марка Донского, кинорежиссера
картины "Мои университеты", и его ассистентов. Они должны были заехать за
мной в Метропроект в конце рабочего дня.
Дома в Москве в то время, кроме меня, оставалась Эстер Григорьевна
Макотинская, возившаяся с маленькой Лидой, и домашняя работница Шура.
15 мая 1939 года в 5 часов утра меня разбудил стук в дверь моей
комнаты. Когда я ее открыла, вошли двое в военной форме, сказав, что они
должны осмотреть чердак, так как разыскивают какого-то человека.
Оказалось, что пришедших было четверо, двое полезли на чердак, а двое
остались. Один из них заявил, что им нужен Бабель, который может сказать,
где этот человек, и что я должна поехать с ними на дачу в Переделкино. Я
оделась, и мы поехали. Шофер отлично знал дорогу и ни о чем меня не
спрашивал. Поехали со мной двое.
Приехав на дачу, я разбудила сторожа и вошла через кухню, они за мной.
Перед дверью комнаты Бабеля я остановилась в нерешительности; жестом один из
них приказал мне стучать. Я постучала и услышала голос Бабеля:
-- Кто?
-- Я.
Тогда он оделся и открыл дверь. Оттолкнув меня от двери, двое сразу же
подошли к Бабелю:
-- Руки вверх! -- скомандовали они, потом ощупали его карманы и
прошлись руками по всему телу -- нет ли оружия.
Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою комнату; там мы сели
рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли.
Когда кончился обыск в комнате Бабеля, они сложили все его рукописи в
папки, заставили нас одеться и пойти к машине. Бабель сказал мне:
-- Не дали закончить... -- И я поняла, что речь идет о книге "Новые
рассказы". И потом тихо: -- Сообщите Андрею. -- Он имел в виду Андре Мальро.
В машине мы разместились так: на заднем сиденье -- мы с Бабелем, а
рядом с ним -- один из них. Другой сел вместе с шофером.
-- Ужаснее всего, что мать не будет получать моих писем, проговорил
Бабель и надолго замолчал.
Я не могла произнести ни слова. Сопровождающего он спросил по дороге:
-- Что, спать приходится мало? -- и даже засмеялся. Уже когда
подъезжали к Москве, я сказала Бабелю:
-- Буду вас ждать, буду считать, что вы уехали в Одессу... Только не
будет писем...
Он ответил:
-- Я вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
-- Но я не знаю, как сложится моя судьба...
И тогда сидевший рядом с Бабелем сказал:
-- К вам у нас никаких претензий нет.
Мы доехали до Лубянки и въехали в ворота. Машина остановилась перед
закрытой массивной дверью, охранявшейся двумя часовыми.
Бабель крепко меня поцеловал, проговорил:
-- Когда-то увидимся... -- и, выйдя из машины, не оглянувшись, вошел в
эту дверь.
Я окаменела и не могла даже плакать. Почему-то подумала -- дадут ли ему
там стакан горячего чая, без чего он никогда не мог начать день?
Меня отвезли домой на Николо-Воробинский, где все еще продолжался
обыск. Ездивший в Переделкино подошел к телефону и кому-то сообщил, что
отвез Бабеля. Очевидно, был задан вопрос: -- Острил? -- Пытался, --
последовал ответ. ( Read more... )

Еще из воспоминаний Антонины Пирожковой

А вот как Пирожкова пыталась узнать о судьбе Бабеля:

Летом 1944 года я с великим страхом подала обычное заявление в НКВД с
просьбой сообщить мне о судьбе Бабеля. Со страхом вот почему. От знакомых я
узнала, что обычный ответ на такие заявления гласил: "умер в 1941 г.", "умер
в 1942 г."... Какова же была моя радость, когда я получила ответ: "Жив,
здоров, содержится в лагерях". Так было и в 1945 и в 1946 годах. А на запрос
в 1947 году мне сообщили: "Жив, здоров, содержится в лагерях. Будет
освобожден в 1948 году". Нашей радости не было границ. Мы с мамой решили,
что Бабеля освободят раньше, чем истечет срок приговора.
Решили за этот год отремонтировать квартиру, перебить мягкую мебель и
летом 1947 года занимались всем этим, готовясь встретить Бабеля. А летом
1948 года мне снова ответили кратко: "Жив, содержится в лагерях", и я
решила, что начался еще больший произвол и что, наверно, срок еще увеличили.
Повсюду тогда ходили слухи об увеличении сроков и всяком произволе в
лагерях.
После 1948 года я заявлений в НКВД не подавала. Так наступил 1952 год,
а Бабеля все не было. Однажды в августе 1952 года мама позвонила мне на
работу и сказала, чтобы я немедленно пришла домой. Я схватила такси, надеясь
застать Бабеля дома. Но оказалось, к нам приходил человек (совершенный зек,
как его описывал впоследствии Солженицын) и рассказал, что вышел из лагеря,
расположенного на Колыме, что арестован он был во время войны за
сотрудничество с немцами, осужден на 8 лет, отбыл этот срок. Рассказал, что
сам он из Бреста и фамилия его Завадский. После какого-то очередного
перемещения из одного лагеря в другой он, по его словам, оказался вместе с
Бабелем. Письмо от Бабеля он не привез, так как Бабель, когда он уходил из
лагеря, был, якобы, в больнице. Завадский в сапоге привез письмо одной
женщине от мужа, которой тот пишет и о Бабеле. Он назвал маме имя этой
женщины -- Мария Абрамовна -- и написал ее телефон. Подождать меня Завадский
не мог, спешил на вокзал. Вид его, как рассказала мне мама, был изможденный,
цвет лица серый, в сапогах и в плаще, каком-то устаревшем и старом.
Я в тот же день позвонила Марии Абрамовне, и она пригласила меня зайти.
Шла я к ней с опаской, боялась, что за мной следят... Она рассказала, что
ее муж (смутно помню, что назвала
она его Гришей, а фамилии не помню) был послом или посланником нашим в
Америке. Она и две маленькие дочери находились с ним. Вдруг, году, наверное,
в 1937 или 38-м его отозвали в Москву и поселили в роскошной квартире-номере
в "Метрополе". Так всегда бывало с работниками посольств; пока им не
предоставят квартиру, они живут в номерах "Метрополя". Туда-то и пришли
ночью за мужем через несколько дней после возвращения из Америки. Ее
арестовали тоже, но в одно ли время с мужем или позднее -- не помню. Девочек
сначала куда-то увезли, в какой-то детдом, а потом отдали ее родителям. Ей
каким-то образом удалось освободиться через год или два. Такое у меня
сложилось впечатление. Было удивительно, как ей удалось освободиться, но
тогда у меня никакие подозрения не шевельнулись.
Мария Абрамовна рассказала мне, как пришел Завадский -- очень боялся,
снял сапог и вытащил письмо. Потом она достала это письмо, став на стул, из
подвешенного высоко в углу комнаты шкафчика и прочла его мне. Я спросила ее
-- узнает ли она почерк мужа; она сказала -- "и да, и нет. Как будто его
почерк, но написано письмо дрожащей рукой". Я запомнила из этого письма:
"Как будет огорчен Бабель, выйдя из больницы, что он потерял оказию послать
весточку домой", -- это дословно, и далее, что он работает счетоводом, сидит
в конторке, у них тепло, много пишет. О том, что он в больнице, -- как ни о
чем особенном, выйдет непременно. Поражало слово "оказия" -- это бабелевское
слово, в письмах он часто его употреблял. Я расплакалась, и Мария Абрамовна
тоже. Так мы поплакали вместе, а сделать все равно ничего не могли.
Больше ни я ей, ни она мне не звонила. Все это случилось в августе 1952
года. Я была уверена, что Бабель жив и находится в лагере на Колыме.
Непонятно было только, как человек такого обаяния, как Бабель, не мог из
лагеря послать о себе весть. Но объясняла я это, во-первых, строгостью
режима лагерей и, во-вторых, нашим отсутствием в Москве в течение почти трех
лет.
На всякий случай мы решили послать запрос в Магаданскую область. Кто-то
из знакомых узнал адрес, по которому следовало написать. И вот Лида Бабель
написала в почтовый ящик No AB 261, в ведении которого были все лагеря
Магадана и Магаданской области, просьбу сообщить, -- не у них ли содержится
И. Э. Бабель.
В ответ получили уведомление: "На Ваше заявление сообщаем, что Бабель
Исаак Эммануилович 1894 по адресу: город Магадан, Магаданской области, п/я
261 не значится".
Однажды мне сказали, что писатель К. рассказывал писателю Евгению Рыссу
о том, как умер Бабель где-то в лагере под городом Канском Красноярской
области. Я попыталась разыскать Евгения Рысса, но он жил в Ленинграде, и мне
это не удалось. А в году 1955-м, уже после реабилитации Бабеля, мне вдруг
позвонил сам К. и спросил, не хотела ли бы я узнать подробности о смерти
Бабеля, и предложил с ним встретиться. Эта встреча произошла на Тверском
бульваре напротив дома Герцена. И К. мне рассказал, что его отец был
начальником лагеря под Канском. Там была пошивочная мастерская, где работали
заключенные. Бабелю сшили там плащ из брезента темно-зеленого цвета, и он в
нем ходил. Этот плащ, говорил К., и сейчас хранится у его матери, живущей
где-то в Сибири, и если я хочу, он может этот плащ мне привезти. У Бабеля в
этом лагере была своя маленькая комнатка; работать его не заставляли, он
много писал.
-- А я присылал ему бумагу, -- рассказывал К. -- Сам я тогда работал в
газете во Владивостоке. Отец мой очень хорошо относился к Бабелю. Он написал
мне, что ему нужна бумага. Вот я и присылал бумагу. Однажды Бабель пошел
погулять во двор лагеря в этом своем плаще и долго не возвращался. Все
обеспокоились и вышли его искать. Во дворе стояло одинокое дерево, а возле
него скамья. Бабеля нашли сидящим на этой скамье, прислонившимся к дереву.
Он был мертв.
Итак, лагерь под городом Канском и пошивочная мастерская. ( Read more... )

Щедрость

Вот говорят, что за последние недели Россия раздала бывшим советским республикам 20 миллиардов долларов.

Мне даже неинтересно, зачем? Ясно ведь, что никто этих денег не вернет, а дружбу за бабло не купишь.

Интересует другое: кому пошли откаты?