amalgin | Сергей Ролдугин: "У русского посольства там ходят голые геи... Ну дикари, что с них взять..."

May 2025

S	M	T	W	T	F	S
				1	2	3
4	5	6	7	8	9	10
11	12	13	14	15	16	17
18	19	20	21	22	23	24
25	26	27	28	29	30	31

— Сергей Павлович, поделитесь, пожалуйста, вашими впечатлениями о состязаниях виолончелистов на прошедшем конкурсе Чайковского. Что вы можете сказать об уровне участников, если сравнить этот конкурс с предыдущим? Было ли трудно членам жюри определиться с выбором победителя и лауреатов?

— Жюри, по мысли Валерия Абисаловича Гергиева, должно было стать собранием музыкальных авторитетов мира, и там действительно работали лучшие музыканты-виолончелисты... Там чистые «шахматы» были, чистый расчёт. И очки участнику выставлялись иногда таким образом, что он занимал вовсе не то место, которого заслуживал. В частности, наш американский коллега, мировая звезда Линн Харелл, который вроде производил впечатление бескорыстного, честного человека, в финале дал Рамму последнее место! Трудно объяснить это как-то иначе, нежели желанием отнять у него победу. (В скобках замечу, что в жюри от России нас было двое, а на прошлом конкурсе я был вообще один.) Когда я разговаривал с музыкантами Заслуженного коллектива после третьего тура, они мне сказали, что, по их мнению, победитель — однозначно Рамм. И вдруг он не становится первым! Как это может быть?!.

Были и другие члены жюри, которые тоже играли в эти игры. Я потом подошёл и сказал одному: «Зачем же ты так делаешь?» Он мне стал объяснять: мол, это же конкурс, тут не может быть одинаковых оценок. Я говорю: не надо мне ничего объяснять! После этого я пересмотрел своё отношение к некоторым членам жюри, и брешь в наших отношениях, безусловно, образовалась. В интервью я не хочу называть их имена, но им я сказал всё, что о них думаю. Я привык говорить правду, но зато моя совесть чиста. Более того, я и Валерию Абисаловичу заявил, что из-за всего этого больше не хочу работать в жюри.

— Но ведь если в жюри не станут работать принципиальные музыканты, то у кого-то из участников не будет шансов победить.

— Несмотря на это, я считаю, что назвать результаты нынешнего пианистического конкурса однозначными тоже нельзя. В музыкальном сообществе очень многие люди не принимают эти результаты. Очень многие.

— А можно конкретнее – что именно не принимают? Что не пропустили на конкурс Хозяинова, Мндоянца?

— Да, это первое.

— Отсеяли после первого тура Гугнина, Коробейникова, Фаворина?

— Да, это второе. По моему мнению, эти музыканты просто обязаны были составить конкуренцию финалистам. Юрий Фаворин – восхитительный, серьёзнейший пианист, оснащён великолепной техникой, у него такой огромный репертуар, что не поместится на 24 страницах, и любое произведение он исполняет просто превосходно. Редчайший, интереснейший, мудрейший музыкант! И я говорю это, осознавая, что оцениваю совсем молодого человека. Я был просто поражён, когда узнал, что он не прошёл во второй тур! Ведь по линии нашего Дома музыки я знал его хорошо. Ну как такое возможно?!

— Что бы вы посоветовали Гергиеву по итогам работы в жюри нынешнего конкурса?

— А я ему уже посоветовал. Я ему сказал: не бери педагогов, профессуру. В жюри, я считаю, должны сидеть директора звукозаписывающих компаний, главные дирижёры оркестров, владельцы и интенданты концертных залов. Им нет смысла быть ангажированными.

— Интенданты? На конкурсе?

— А что тут такого? Ведь интендант на Западе — это ключевая фигура, это посредник между артистом и администратором, который подсчитывает деньги. Ни один дирижёр не возьмёт себе плохого музыканта, ни один владелец зала, как его ни уговаривай, не пригласит плохого артиста. Ведь иначе публика проголосует ногами...
Я разговаривал об этом с Клайвом Гиллинсоном, художественным руководителем и директором Карнеги-холла. Я сказал ему: тебе же потом работать с этими лауреатами, ты же не продашь их. И он совершенно со мной согласен. Вот его надо посадить в жюри. Он же во всем прекрасно разбирается!
Вот Гергиев проявил прозорливость, поддержал Трифонова, хотя на предыдущем конкурсе некоторые говорили, что его первое место вызывает вопросы. Но ведь сейчас Трифонов — один из тех немногих музыкантов, кто выступает по всему миру, кто играл даже с оркестром Венской филармонии.

— Что значит — «Гергиев проявил прозорливость»? Он же не сидел в жюри.

— Да, но он вручил Трифонову Гран-при. А ведь тогда действительно нельзя было сказать, что на последнем туре Трифонов покорил всех без исключения, как это было, например, с Раммом.

— У нас столько великолепных молодых музыкантов, что вряд ли справедливо превозносить одного Трифонова. Вспомните, сколько все шумели на предыдущем конкурсе из-за не прошедших в финал Кунца, Копачевского, Лубянцева.

— Вот вы правильно сказали: «все шумели». Вы знаете, сколько этих «всех»? И всегда эти «все» считают, что уж они-то прекрасно знают, кто лучший. Ерунда. На самом деле, это безответственные, амбициозные люди, мнение которых ничего не стоит...

— Правильно ли я понимаю, что ваша идея заключается в том, чтобы не только педагоги, но и исполнители вообще не сидели в жюри?

— Практически, да. После конкурса начинается настоящая концертная жизнь лауреатов, которая сразу показывает, кто из них чего стоит. Вот недавно Валера возил их в Австрию, в Китай. Потом мне звонили оттуда организаторы этих концертов, говорили... Иногда я приглашаю кого-то из бывших наших питомцев выступить с концертом в России. И вот кое-кто из них, забыв, что когда-то мы помогали ему от всей души, может прислать мне телеграмму: «Теперь мой гонорар не меньше 2 тысяч евро». Я от таких услуг тут же отказываюсь. Потом они спохватываются, говорят, что готовы сыграть и за меньшие деньги. Но я уже говорю: нет, спасибо, не надо. А ведь многие из них хотели бы играть в России. Я вам скажу: там, на Западе, мёдом ведь не намазано. Одна наша молодая артистка, которую мы когда-то поддерживали и которая получила премию на одном из престижных западных конкурсов, не буду называть её имени, сказала мне, что у неё нет там ни одного концерта. Ни одного! Вот такой Запад. Повторю: там не намазано мёдом...

— Ваша продюсерская деятельность ведётся только на бюджетные деньги?

— Мы государственное учреждение, относимся к министерству культуры, это наш учредитель. Деньги даются для российских музыкантов, чтобы поднять отечественное искусство. Но это страшно дорогая вещь, и у меня, конечно, есть спонсоры...
Вот сейчас я занимаюсь проектом «Сириус». Его выдумал Владимир Владимирович Путин. В Сочи на базе этих замечательных олимпийских строений создан образовательный центр для одарённых детей России. Туда отбирают детей от 11 до 15 лет, проявивших таланты в спорте, естественных науках, музыке и балете. Дети приезжают в Сочи, и к ним приглашают лучших российских профессоров, педагогов и тренеров по их профилю...
В своё время мне Владимир Владимирович Путин сказал: ну что ты будешь мучиться, у нас же есть музыкальные школы, там уже всё отобрано. Но я ему ответил: ты посмотрел, что там отобрано? Ведь там есть замечательные дети, а есть и такие случаи, когда мне вместо видеозаписи присылают письмо: мол, у нас есть две справки от губернатора, что наш ребёнок талантливый. Предупреждаю, что никакие рекомендации, звонки или письма не действуют, никакой блат невозможен...
Конечно, иногда Гергиеву приходится и пострадать, достаётся ему, конечно, немало. Ведь он же политически всегда очень патриотично настроен. И это ему в мире с рук не сходит. Многие ему говорят: как? ты с Путиным? да ты что? Ну дикари, что с них взять...
Когда я ушёл с позиции ректора, меня за рукава хватали: давай создадим частную консерваторию, там будет всё, как ты хочешь. Но я знал, что ничего у нас не выйдет. Нужно получать лицензию, будет тысяча проверок, миллион обязательств. Я сказал, что так не хочу. И волею судьбы получилось создать Дом музыки. И у меня теперь два этажа благодарностей.
Например, у нас есть общие проекты с «Россотрудничеством». Это организация, которая работает с нашими культурными центрами по всему миру. Только по линии этой организации мы провели 85 концертов. У нас потрясающий проект «Русские вторники» в Австрии, в Брукнерхаусе, это второй зал после Музикферайна. В Вене даже таксисты в курсе того, что русские музыканты там играют. В Швеции есть аналогичный проект. У русского посольства там ходят голые геи, которые против чего-то протестуют, а в километре от этого места в концертном зале шведы стоя аплодируют нашим ребятам. Вот Милюков только что вернулся из Бразилии, прежде чем приехать к вам. После таких поездок у них появляются уже и коммерческие предложения.
Я своих питомцев чуть-чуть подгоняю: давайте, давайте, а то конкуренция высокая. Был смешной случай. У нас охранник в Доме музыки увидел Култышева, который пришёл какие-то документы подписать, и говорит ему: Мирослав, вы знаете, вот Редькин ходит сюда заниматься практически каждый день, а вы почему не ходите? То есть даже охранники знают, что такое конкуренция в музыкальном мире.

— От дирижёрского конкурса хочу перейти к вашей биографии — ведь вы довольно поздно начали заниматься дирижированием, какая была мотивация у вас?

— Неинтересная. Я ведь работал в театре. В балетных спектаклях много соло виолончели. И когда балет выезжал куда-нибудь в Аргентину, в Бразилию, а оркестр не выезжал, то посылали виолончель, скрипку и арфу для «Лебединого озера», ну и кроме того нужно было подготовить тамошний оркестр, который далеко не всегда хорошо играл: там были набраны поляки, наши, латиноамериканцы — кого там только не было. И надо было к приезду балета их подготовить, чтобы звучало всё, как надо балету: тут быстрее, там медленнее. И мне пришлось взять палочку и с ними работать. А потом, когда я стал ректором, я пошёл в первый класс и начал этому учиться. Было это в 2004 году...

— Мравинский говорил, что театр снится ему во сне.

— Мне уже ничего не снится. Я 10 лет работал с Мравинским, потом с Темиркановым, с Гергиевым — с лучшими дирижёрами. От Мравинского я ушёл на вольные хлеба. Деньги вскоре кончились, концертов не было. И мне предложили место в театре, у Темирканова. Я сначала отказывался, не хотел играть в оркестре. Но меня пригласили на «Спящую красавицу», а это вот такая книга – и её пришлось буквально с листа читать, я никогда её раньше не играл... Только ушёл — меня сразу в ректоры. Я говорю: ребята, я же никогда не руководил ничем. Мне Швыдкой говорит: возьмёшь себе проректоров, они тебе помогут. Но так не получилось, я понял, что должен сам вникать во все дела, что нельзя ни на кого всё это сваливать. Там очень сложная работа – нужно всё бросить и заниматься только этим. Я пробыл там почти четыре года. И ушёл. Я играть хочу. Мне сейчас предоставили потрясающий инструмент Страдивари, у меня много концертов.

ОТСЮДА

Page 1 of 2 << [1] [2] >>

Flat | Top-Level Comments Only

лоза отдыхает))

Кстати, имеется подозрение, что панамгейт задумали дабы отвлечь внимание от Лозы...

Сергей Ролдугин: "У русского посольства там ходят голые геи... Ну дикари, что с них взять..."

Page Summary

Expand Cut Tags

Style Credit